Люд вокруг замер. Казаки, ещё недавно беззаботно гулявшие и певшие песни, теперь безмолвно наблюдали за картиной. Прочие ясаулы, что пришли с Разиным с Зимовейской тоже не подали голоса. Но Разин знал их, а они его. Видимо, знали зимовейские казаки и то, что должно было случиться дальше.
Сабля атамана описала полукруг, и голова Хмура полетела в сторону, оставляя красные брызги на грязном весеннем снегу. Кровь запачкала Фрола, и тот вскрикнул.
Разин оглядел безмолвствующую голытьбу.
– А таперича послухайте мени, казачки′! Откель вы прибились, я смекаю! Вы усе аль холопы, аль колодники бёглые. Вы пришли на Дон усе за волей, и ноне волю обрели. И я не царь вам, да не боярин! Для тех, кто не сведущ – я атаман! А идём мы не на гульбу, а за зипунами, и тутова слово первое – моё! Ежели кто не желаеть, я не неволю! На Дону хоть в бедноте, да в ладу и мире пожити – усё можно! Но коль собрались до походу, то слухайте мени да ясаулов! Усё! Уходите, кто желаеть!
Казаки стояли в тишине. Никто не проронил ни звука. Разин оглядывал их лица, где читались испуг и трепет перед грозным атаманом. «От бояр тикали, що пороли их! Токмо такову кровь и видали!» – понимал Разин. Понимал он и то, что большая часть этих людей не умела воевать и не умела убивать. Но именно ему нужно было обучить их войне. Других людей для похода не досталось. «Но аки ж мени сдержать их, коль оне и труда, и крови трухают?» – задался вопросом атаман.
Разрядил обстановку Филька.
Аки у нас на ДонуЖизнь была весёла.
– заголосил он.
Чернява моя,Черноброва моя,Черноброва, черноглаза,Раскудрява голова!
– поддержали его несколько голосов, а потом все постепенно снова пустились в пляс.
Жизнь была весёла,Атаман хороший.Атаман хороший,Ясаулы бравы.
– выводил певец, дальше в хоре слилось уже больше сотник глоток.
Чернява моя,Черноброва моя,Черноброва, черноглаза,Раскудрява голова!
Разин повернулся к огню. Ус, предваряя события, развёл руками и сразу же сказал:
– Ну, що хошь, Степан Тимофеич, токмо енти человеки, нема других.
– Да, я-то ведаю, Василий, вот токмо акого ж чорта ты мени ентого Хмура в ясаулы навязал?
– Навязал с того, що чернь его любить!
– И що ж таперича чернь? Тикать станеть?
– Ясен хрен! – усмехнулся Шелудяк, – Да тамо ужо кто-то в портки надристал, покудова ты сабля блистал.
– Тьфу! Второй дед Петро мне тутова нашёлси! – сплюнул Разин.
– Вот кто тады от атаманова виду дриснул, тот ночью и в бега сдристнет… – вздохнул Черток.
– А, поди, сяк и краше! – заметил Харитонов, – Нема будеть ртов лишних!
– То-то оно верно! – настаивал Шелудяк, – Да кому струги-то переть?
– Рано плачетесь, ясаулы! – перебил Ус, – Ну, стикает четыре аль пять десятков. Иначие хоть трухают, да пойдуть дале! Послухайте, вот углядите завтра ж сами!
– Слухаю я тобе, Василий, да що-то дюже много худого ты гутаришь! – сурово глянул на него Разин, переведя после взгляд на убитого Хмура, – Фролка оттащи ужо енту тушу отсель!
– А що я?! – удивился Фрол.
– Що ты прогутарил!? – грозно отозвался Разин.
Фрол побледнел.
– Лады, брате, лады… – он тут же вскочил, подхватил обезглавленный труп подмышки и потащил в сторону.
– Не веруешь мени опять, Степан Тимофеич, – с грустью вздохнул Ус.
– Прекрати плакатьси! Но слово твоё мени ужо худым советом значитси!
– Давай по делу, атаман, – перебил Харитонов, – Аки скоро думаешь струги до Волги доволочим?
– Снег ладный покедова, простоял бы пяток дней, тады доволочим!
– А що потом? – спросил Черток.
– А потом, браты-ясаулы, у Царицына харч рыскать надобно! Сию ораву кормить – дело тяжкое!
На этом первый совет ясаулов окончился.
Тащить волоком струги по снегу оказалось легче, чем грести вверх по Дону против течения. В середине марта Разин встал лагерем у Царицына. На Волге начался ледоход, а солнце с каждым днём грело всё жарче. Первые купеческие суда пошли уже через несколько дней.
Казачий флот разместился на обоих берегах. На одном командовал сам Разин, на другом – Харитонов. Казаки стали брать ясак с проплывающих судов, шедших со Средней Волги в Царицын и Астрахань. Пока Разина не слишком интересовали товары, а золота на бортах купцов почти не было, всё везли на продажу. Зато продовольствие изымалось подчистую.
Разин не хотел идти вниз, не узнав подробно про мощь Царицынского гарнизона. Он регулярно посылал разведчиков, под видом бродяг в город. В итоге выведал, что в городе стоят лишь несколько десятков стрельцов, зато на стенах расположена мощная артиллерия, больше двадцати пушек. Такое количество орудий было способно погубить половину казачьего флота, даже если бы те прошли вплотную с другим берегом. Снега в степи тем временем окончательно растаяли, и обходить Царицын по земле, переправляя струги волоком, сделалось весьма проблематично.
Ясаулы давали противоречивые советы. Кто-то предлагал рискнуть проскочить по водам, кто-то советовал договориться с царицынскими боярами, Ус вообще ратовал за то, чтобы штурмовать город.
– Що ж на уме у тобе! Такмо мы сразу царёвы ослушники станемси! – окстил его Разин.
– А коль на перса войной пойдём, то не ослушники, поди!
– Время выиграть надобно! Время! Рано нам с царём тягатьси!
В одиночестве Разин одевал шлем, надеясь на совет. «Жди!» – слышалось ему, но он не понимал, действительно ли это голос шлема, тот который спас его в Бесовом Логове, или же это его собственный голос, не способный принять верное решение.
На десятый день стоянки явились послы от царицынского воеводы.
– Що надобно? – спросил их Разин.
– Так енто ж мы спросить желаем, чаво казачка′м доблестным надобно у стен наших? Пошта людей честных грабите?
– Енто мы-то? Дык разве мы грабим? То мы ясак взымаем! – пояснил атаман.
– А пошта ж взымаете?
– А по що оне ходють тутова? Тутова мы встали!
– Чаво желаешь, атаман, ты скажи! – перебивали послы, – Мы жо и дарами осыпать могём. Вот и вернётесь восвояси!
– Не вернёмси! Нам пройти дале надобно!
– Так вы идите, идите…
– Тады впущайте сотню казаков в город, що б пока мы шли на стругах, они на стенах у пушек стояли…
– Не можно… Боимси мы казачков в город пущать.
– Сяк, поди, слову моему не веруете?
– Таково, а ты, поди, нашему!
– Ваше слово мени – що лай собачий! А казака слово аки железо ковано!
– Ну, ужо вот и не ведаем, аки дале быть!
– Сяк и катитесь к чертям лохматым, фетюки трухатые! А воеводе, курве, молвите, що он говно золотой ложкой жрать у мени будеть, ежели в город казаков не пустит!
Послы ушли ни с чём. После их визита Разин предположил, что жители Царицына уже достаточно испугались его, и воевода вряд ли решится атаковать флот. Но полной уверенности всё равно не было… А в шлеме всё слышалось: «Жди!»
Удача пришла неожиданно. С севера прибыл небольшой конный отряд. Филька, теперь постоянно бывший при Разине, вошёл в его походный шатёр и объявил, что к нему прибыли странные гости. Разин велел войти. Он находился в шатре вместе с Усом и Чертком.
Внутрь шагнула монахиня в чёрной рясе в сопровождении двух крепких мужиков. Те были в красных праздничных рубахах, но лицом нетёсаные и чумазые. Из-за поясов их торчало по увесистому топору.
– Чи! Вы кто сякие будете? Що монахиню привели? Я божьих человек не трожу! Коль прознаю, что обиды ей чинили…
– …не чинили оне обид, атаман, – перебила сама монахиня, – Со мной оне! А обмолвиться с тобой я желаю!
– Ить ты! – изумился Разин. Он внимательно осмотрел загадочную гостью. Сложно было определить возраст, ей могло быть и двадцать, и тридцать лет, но явно не больше, лицо ещё молодое, без морщин, остальное прятала чёрная ряса, покрывавшая голову и тело.
– Ну, и аки величать тобе, матушка? – усмехнулся он.
– Сестрица Алёна я!
– За страждущих в Царицыне пришла просить?
– Вроде того… – Алёна задрала рясу. Под ней оказались мужицкие портки с заткнутой за пояс саблей и двумя пистолями.
– Диво-дивное, однако жо… – изумился Разин.
– Гуляю я уж, поди, два года близ Арзамасу-городу, – продолжала монахиня, – До того в монастыре жила, богу служила… Да вот решила послужить и правде. Уж всяк много бед бояре люду простому чинят. Вот и вешаем мы порой их… Воеводе тамошнему братия наша не по зубам, поди! А к тябе пришла, аки услыхала, шта ты за зипунами собралси… А нам бы добра раздобыть, да пистолей, да булату доброго…
– Аки прослышала?! Я ж усё баял, що на турку иду!